О ШУТКАХ, УЛЫБКЕ И СМЕХЕ
«Святые светили миру и плачем своим, и улыбкой», — писал архиепископ Иоанн Шаховской. — Благостная улыбка есть зеркало найденной гармонии... Ангельская радость озаряет лицо улыбкой. Добрым смехом можно безшумно развеять скопившиеся тучи злобной спорливости, ненависти, даже убийства... Хорошим смехом восстанавливается дружба, семейный очаг». Для нас такие утверждения непривычны. Мы, православные, более склонны к плачу, чем к радости. Из двух путей, ведущих ко спасению — пути «печали по Бозе» и «пути радости о Господе», — радости, что Господь нас спасает и прощает нас, если мы каемся, — нам, несомненно, ближе первый путь. Но говоря «мы» — разумеем непобедивших страсти и крепко притянутых к земле. Не так у святых — они действительно светили и светят людям улыбкой. Они и чад своих наставляли: «Нужно учиться радоваться о Господе. Надо все отдать в руки Божий, и тогда будешь жить, радуясь».
Для того, чтобы обучить людей радости, святые часто прибегали к шуткам. Пожалуй, самым шутливым из всех русских святых был при. Амвросий Оптинский. Даже в наименовании приходящих к нему людей он использовал шутливую рифмовку, а о жизни человеческой говорил с улыбкой: «Человек как жук — светит солнышко, летает он и жужжит: все мои поля, все мои леса. А пошел дождь, подул ветер, спрячется он под листок и пищит: Не спихни». Шутливость в поучениях, можно сказать, была оптинской традицией, но к шутке не раз прибегали и святитель Игнатий, и святитель Феофан, и многие другие русские святые, особенно Христа ради юродивые. Решимся высказать предположение: шутливость у святых часто бывала средством борьбы с унынием, особенно вызванным тяжелыми недугами. Светлый юмор вообще присущ не тем, кто цветет плотью, переполнен физическими силами, а тем, кто изнурен болезнями и печалями. Вероятно, Господь посылает таким страдальцам своего Ангела-утешителя, несущего веселость духовную. Из житий подвижников мы можем усмотреть, что шутливость была еще и отражением великодушия, любви к людям, исполнения апостольской заповеди: «Всегда радуйтесь...»
Радостный дух обретался подвижниками после суровой борьбы со страстями, после преодоления тяжелейших жизненных испытаний. Так преподобный Серафим, прошедший подвиг уединения, затвора и молчальничества в последние годы жизни, принимая паломников, наставлял их в радостном духе, именуя их «Радость моя».
Так о Святейшем Патриархе Тихоне (Белавине), на долю которого выпали поношения, поругания, насмешки, говорили: «У него все хи-хи да ха-ха», отмечая его шутливость.
Так в наше время иеромонах Серафим (Роуз) — молчаливый, суровый, аскет в юности, незадолго до смерти весело общался с молодежью, и даже мог играть с ними в снежки.
Конечно, веселый дух — природное качество человека. Но, пожалуй, именно для русского человека шутливость органична. Искусственно улыбаться по поводу и без повода могут только американцы.
Но много мы ли мы можем вспомнить шутящих католических святых? Хотя кому-то из них принадлежит меткий афоризм: «Юмор — это отдых на пути в Царствие Небесное».
* * *
Чтобы дать живой пример того, о чем мы рассуждали выше, обратимся к личным воспоминаниям. Автору этих строк довелось несколько лет прожить в тесном общении с духовными чадами владыки Мануила (Лемешевского). Все они были в то время людьми преклонного возраста, а их «младшему другу» было 17 лет, а потом 20 — 25. Бабушки очень отличались друг от друга по свойствам характера, но первое, что подумалось при знакомстве с остатками мануиловского братства: «Да они все живее, моложе, чем мои сверстники!» А потом пришло еще одно открытие — радостный, светло-эмоциональный тон общения с людьми рождался у них из покаянного плача, из молитвенного правила, которое по благословению своего духовного отца они исполняли всю жизнь. Это было ежедневное оплакивание своих прегрешений, — «радостотворный плач», как сказано у святых отцов. На Афоне же и ныне об унылом, нерадостном монахе говорят: «Он не весел днем, значит, он не плакал ночью». Бабушки любили шутить, и это так ободряюще действовало при встрече с ними. Многие из них были прикованы к постели, многие не могли уже передвигаться без посторонней помощи, но как они старались подбодрить, поддержать друг друга, утешить и даже развеселить. Часто повторяли они старческое поучение: «Если можешь помочь человеку делом — помоги, не можешь ничего сделать — скажи слово доброе. Если не можешь подобрать нужных слов, то хотя бы улыбнись человеку».
Покойный отец Александр Козлов назвал однажды таких старушек — слепых, хромых, глухих, горбатых — когда они ринулись к нему под благословение, — «воинством Христовым». Да, они были воинами, не унылыми безчувственными ханжами и фанатичками, а «препоясанными на брань», собранными внутренно воителями с князем мира сего. Такими они были не только в трудной жизни в больших коммуналках, но и в последний час смертный. " Поэтому, когда мы прощались с нашими бабушками, то дано нам было сквозь слезы и рыдания от боли расставания пережить, что значат слова «надгробное рыдание, творяще песнь: аллилуиа!» Только живое сердце может через сострадание почувствовать радость. И понять, почему так часто в Псалтири мы воспеваем: «Веселитесь и радуйтесь праведные». А в акафистном пении, обращаясь к Небесным Жителям, повторяем: «Радуйся, радуйтеся...».
* * *
Обратимся вновь к архиепископу Иоанну Шаховскому: «Есть два смеха: светлый и темный. Их сейчас же можно различить по улыбке, по глазам смеющегося. В себе его можно различить по сопровождающему духу: если нет легкой радости, тонкого, мягчащего сердце веяния, то смех несветлый. Если же в груди жестко и сухо и улыбка кривится, то смех — грязный. Он бывает всегда после после анекдота, после какой-нибудь насмешки над гармонией мира. Искривляемая гармония мира искривляет душу человека, и это выражается в искривлении черт лица. «Горе вам, смеющиеся ныне! Ибо восплачете и возрыдаете» (Лк. 6, 25). Заплачете! Потому что увидите, что приложили радость не к тому, к чему можно приложить, но к тому, что достойно муки».
Итак, радость, улыбка, шутка и даже чистый «детский смех» не запрещены нам. Известно, как шутливы бывают многие пастыри в общении со своими духовными чадами. Думается, многие из нас на себе испытали, как отрезвляюще действует шутка духовника, когда ты слишком много о себе начинаешь думать или, наоборот, зацикливаешься на своих грехах и начинаешь унывать. Шутка — это то средство пастырского окормления, которое советовали использовать еще древние: «Если ты увидишь новоначального, шествующего на небо, стяни его за ногу».
Но даже и шутливое отношение к нам друзей и ближних бывает очень полезным.
Положим, где-то на службе или в общественной организации ты — уважаемый человек, к тебе относятся со всей серьезностью. И сам ты уже начинаешь называть себя по имени-отчеству и жить с чувством важной персоны. Друзья же и ближние знают тебя настоящего, без масок и условных приличий, но порой даже по телефону услышанное твое детское прозвище и шутливый разговор о твоих «достижениях» могут сразу же поставить на место. Конечно, шутки шуткам рознь. Те, которые могут вызвать едкий смех, тем более гомерический хохот, да и вообще площадное остроумие, привычка насмехаться над людьми, в общении христиан неуместны. Но и к христианам применима поговорка: «Он шуток не понимает». То есть с этим человеком очень тяжело, он к себе относится, как к «неприкасаемому», он не умеет «посмеяться над собой».
Но порой наша шутливость переходит границы. Можно даже привыкнуть к несерьезному тону и при этом принимать его за некое юродствование, да еще и думать: «Я борюсь с фарисейством в себе и окружающих». Такой человек может не заметить, как он начинает ерничать и в тех случаях, когда речь идет о спасении души или погибели.
Рецепт правильного, здорового использования шутливости таков же, как и в отношении ко всем нашим проявлениям: «Блюди себя!». Даже свою улыбку мы можем соблюсти перед БОГОМ, хотя это непросто. Но в этом жизнь. Если позволите, рискнем добавить к словам Экклезиаста «время смеяться и время плакать» еще и такие: время шутить и время быть серьезными.
ВРЕМЯ ПЛАКАТЬ И ВРЕМЯ СМЕЯТЬСЯ
Трудно нам разобраться с нашими эмоциями. Часто мы впадаем в две крайности: или буквально захлебываемся в океане чувств, или храним гробовое спокойствие, вероятно, принимая сие за проявление безстрастия. Недавно мне рассказали о трагической истории одной семьи. Все происшедшее подтверждает, что нельзя прежде времени «записаться в святые» и подавлять свои эмоции.
От женщины ушел муж. Она не стала плакать, упрекать его — собрала себя в кулак. Стала ходить каждый день в храм (с тремя детьми, один из них — грудной). Теперь лежит в психиатрической больнице, как говорят врачи, в безнадежном состоянии. Детей пристраивают по детским домам. Психологи учат: «Переживания, загнанные внутрь, разрушают человека». Старцы говорят проще: «Ты плачь, не стесняйся. Не мучай себя».
Как и при решении других проблем, нам и в этом случае надо задаться вопросом: а как Господь? Разве Евангелие — не эмоциональная книга? Разве Благовестив сказано тоном холодного ментора? Слова Господа, обращенные к народу, к ученикам, к фарисеям, к Марфе и Марии, к Пресвятой Богородице полны разнообразных эмоций. А какие подчас полярные эмоции выразились в посланиях апостольских! От обращения, «детки мой» до обличительного — «сборище сатанинское». В Откровении Иоанна Богослова на все времена дано определение меры эмоциональности для христианина: «знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» Конечно, сразу же встает вопрос о проявлениях горячности. У Апостола речь идет о горячности веры, о горячности духа. А не о том, чтобы быть громогласными, шумными, излишне говорливыми, какими бываем, увы, почти все мы — православные женского рода. И, увы, увы, мы с большой легкостью проявляем вовне чувства гнева, обличаем, спорим, укоряем. А вот чувства добрые почему-то не умеем выражать... В житиях святых мы находим множество примеров особой ласковости обращения с людьми. Святые старались, что называется, приголубить человека — обнять, поцеловать, погладить по головке, по плечу постукать, к груди прижать. А сколько ласкательно-уменьшительных наименований мы находим в письмах, в завещаниях духовным чадам. Сухость, которую мы сами считаем сдержанностью, а иногда и явная наша черствость по отношению к людям — не удел святых. Естественно, дело не во внешнем, а во внутреннем. Всем знакомо, какое чувство фальши возникает, если человек просто по привычке называет всех: «родной мой, возлюбленный, чадушко мое, братья и сестры». И вообще склонен к неестественному сверхэмоциональному общению. Наша негармоничность, неумение когда надо — сдерживать, а когда надо — проявлять эмоции, все портит в наших отношениях с людьми. Мы все в основном —- люди настроения, то есть эгоисты. Хорошее у нас настроение — мы улыбаемся, шутим, смеемся. Иногда и утомляем этим окружающих, не видя, что ближний наш в данную минуту не склонен к тому, чтобы шутить, балагурить и смеяться. Плохое у нас настроение — мы раздражение срываем на всяком, кто под руку попадется, или же унылостью своей заполняем все вокруг. Итак, наши эмоции, увы, слишком тесно связаны с нашим настроением.
Но есть такое замечательное выражение: «ровный человек». Не спокойный, не тихий — это как-то скучновато, а именно ровный. Таких людей, слава Богу, приходилось и приходится встречать в жизни. Обремененные заботами, болезнями, иногда сугубыми нападками на них клеветой и унижением, они остаются эмоционально-светлыми. Они не перекладывают на других свои проблемы. Они отдают их Богу.
* * *
В наше время массовых психозов и неврозов особенно остро стоит вопрос об эмоциональной адекватности человека. Об этом пространно говорится в труде игумена Евмения из Макариев-Решемского монастыря «Пастырская помощь душевнобольным». Среди различных возможностей оказания помощи болящим, да и всем вообще духовным чадам отец Евмений называет «личные эмоциональные отношения духовника с духовным чадом. Именно живая, эмоциональная связь, личностные отношения, а не внушаемость или навязчивая привязанность». Хотя именно от духовника требуется великое искусство, чтобы «не поддаться эмоциям пришедшего к нему человека» и своим собственным.
В качестве примера приведем замечательный рассказ из жизнеописания одного из оптинских скитян — схимонаха Диомида. «Он уже достиг преклонных лет, вел строгую монашескую жизнь и, как передавали старожилы-монахи, имел желание поучать людей, но не имел опытнести духовной и старческого искусства. Придет, например, к нему как к старцу кто-либо, отягченный грехами, с тем, чтобы открыть ему свою жизнь и получить от него добрый совет к исправлению ее. Но о. Диомид, выслушав откровение, с ужасом начнет говорить ему в таком тоне и роде; «О, да как же ты смел делать то и то! Да тебе и спасения нет. Ты попадешь в тартарары на вечные мучения, и выпуску тебе оттуда никогда не будет!» Через это посетители приходили в такое смущение, что впадали в совершенное отчаяние. Но вот кто-либо из монахов направит его к старцу отцу Леониду». То, как излечил преподобный Леонид своего собрата от резкости — тоже проявление эмоционального живого поведения, но освященного святой мудростью: «В один великий праздник, в зимнее время собрались скитяне в келью старца для чаепития. Видя, что о. Диомид не пришел, Старец приказал его позвать: «Сходите за ним опять и принесите его на руках, если не пойдет. А когда понесете, — прибавил Старец, — бросьте его в сугроб». Когда все это случилось, старичок, выбравшись из сугроба, со всех ног побежал к Старцу с жалобой, что его обидели. Понятно, что из этой жалобы ничего не вышло, а только чаем о. Диомида напоили да в келию и проводили».
***
Лучший путь к благоустроению эмоций — это молитва. Если человек перед Господом изливает свою печаль и свою радость, то он никогда не покоробит людей неестественностью. Даже если он будет в их обществе молчать, не скажет ни слова, то эмоциональной напряженности не возникнет. Если он будет жизнерадостен, весел, то никого не оскорбит легкомыслием.
Прекрасный памятник живых, эмоциональных откровений — Псалтирь царя и пророка Давида. В этой книге нет ни одной неэмоциональной молитвы: здесь и скорбь, и гнев, и торжество, и страх, и любовь, и слезы покаяния, и воинские кличи, и погребальные сетования, и дерзновенные призывы, и суровые обличения, и многое, многое другое. Во время царя Давида моления эти сопровождались игрой на музыкальных инструментах, что еще увеличивало их эмоциональность. А сам царственный пророк однажды даже скакал вокруг ковчега Завета в духовном ликовании. Многие святые дней древних, многие старцы последних времен сами любили читать Псалтирь и благословляли на это своих чад. Ибо псалмы Давидовы «оживляют душу, воскрешают ее» — по слову прп. Нектария Оптинского.
В нашем рассуждении об эмоциональной жизни человека, конечно же, немало субъективности.
Эмоции — это то, что крепко связано с не изменяемой никакими усилиями такой основой характера, как темперамент. Даже святые люди несвободны от этой зависимости. Суровый человек и святым будет суровым, а мягкий человек будет мягким святым — этот закон прочитывается во многих житиях.
Зависит наша эмоциональность и от нашего телесного здоровьями даже от общей конституции тела. Зависит от того, как нас воспитывали, какие вообще у нас были отношения с родителями. Есть такая аксиома: настоящее детство и настоящая мать создают фон для всей последующей жизни в миру. Этот фон и есть основа нашей эмоциональности: либо мы оптимисты, либо пессимисты. И преодолевать эту, накопленную годами, природу чувств очень трудно. Трудно, даже если человек, борясь за святость, побеждает страсти.
Мы не призываем к тому, чтобы предаться сентиментальности или ревности не по разуму, кем-то именуемой духовной горячностью. Ведь согласно святоотеческому учению, наш идеал — безстрастие. Для того, чтобы эмоции наши были чисты и неразрушительны для нас самих и для окружающих нас людей, нужно бороться со страстями. Святые отцы дают практические указания, как это делать: если ты гневлив и раздражителен, направь эти эмоции на самого себя, на свои недостатки, а не на других людей. Если ты весел и жизнерадостен, ищи безгрешную пищу для твоей | веселости — чтобы не впасть в легкомыслие! и не стать пустосмешкой. Если ты расположен к печали, то направь это на те случаи,; когда, например, ты мог сделать доброе дело, а не сделал, или, наоборот, навредил кому-то. Главное, быть живыми, а не мертвыми душами. Не извращать данную нам от Бога структуру личности, и даже то тяжкое, что есть в каждом из нас, суметь понести, не притворяясь, что ты лучше, чем есть на самом деле. Во всем нужна мера и свое время: «Время плакать, и время смеяться, время сетовать, и время плясать; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть...» (Еккл. 3, 4 — 8).